вперёд
назад
домой

Миша Будякин вундеркиндом не был. Это мягко сказано. В детском саду "Елочка", где он воспитывался, все чем-то отличались -- кто наизусть читал стихи Маршака, кто рисовал красками, а один даже умел считать до десяти по-японски. Будякин не умел ничего. Спросят его, бывало, какие буквы он знает, скажет Миша: "А", запнется и потом долго морщит лоб, пытаясь вспомнить еще хоть одну. Дети над Будякиным смеялись, а воспитательница немного жалела и, гладя по белобрысой головке, вздыхала:
-- Ну, не дал бог человеку... Хотя старается мальчик, лоб морщит, может и выйдет из него толк.
За старательность его и не отдали, как намечалось, в спецшколу для детей с задержкой развития, а отправили в обычную.

В школе Будякин с первого по десятый класс был последним учеником. Нет, двоечников там было много: но все больше из-за лени и разгильдяйства. Будякин лентяем и разгильдяем не был. Одноклассники на перемене бегают, дерутся портфелями, а он сядет в уголочке и что-то зубрит и зубрит. Правда, к доске Будякина все равно не вызывали, зачем смешить класс. Все и так знают -- возьмет в руки мел, нахмурится и стоит молчит... Зато учителя регулярно просили сходить его помыть тряпочку для доски. И когда тот уходил, говорили классу:
-- Вот будете лениться -- станете такими же, как Будякин.

Когда Будякин пошел на подготовительные курсы в институт, потешалась вся школа -- от директора до самого чумазого первоклашки. А по поводу его свершившегося поступления в alma mater долго потом ходила байка о том, как поступали двое -- умный и тупой. Умный выучил девяносто девять билетов из ста, а тупой всего один. Ну и, конечно, умному попался сотый, а тупому тот самый единственный. Судьба, что тут попишешь...

Хотя некоторые думали, что Будякин просто прикидывается таким, а на самом деле он просто стеснительный. И, теперь, поступив в институт, расправит плечи. Увы, плечи Будякин не расправил, и все пять лет над его головой дамокловым мечом висела угроза отчисления. Хотя занятия он посещал исправно и целыми сутками просиживал в читальном зале, ни один экзамен с первого раза сдать не мог. Вконец измученнный преподаватель на десятой пересдаче в сердцах бросал:
-- Ладно, поставлю тебе зачет, но не представляю, как ты будешь работать после института. Твое ослиное упорство знаний не заменит...
Будякин не обижался, а тяжело вздохнув, шел готовиться к очередной пересдаче.

То, чего боялись все преподаватели не произошло, на производство Будякин не попал. А все дело в какой-то идиотской разнарядке, пришедшей сверху и указывающей, сколько какого пола двигать на науку. И, как назло, в аспирантуру не хватало одного "мальчика". Кинулись искать, однако все парни уже уехали по распределению. В институте болтался один Будякин, от которого после личного знакомства отказались подряд три предприятия. Решили так -- разнарядку выполним, но при первом удобном случае Будякина -- в три шеи. Удобного случая, однако, не предоставилось. То отчетность портить нельзя, то статистика не позволяет... Профессора после защиты будякинской кандидатской напились, как первокурсники, а его самого сослали преподавать в группу африканских студентов, присланных учиться братскими компартиями прямо из джунглей. Потом на ученых советах профессура посмеивалась -- вот Будякин редкосная бестолочь, а гляди ж ты, его черные выпускники в своих странах по какому-то стечению обстоятельств методично становятся министрами культуры, директорами банков, деканами университетов. А один троечник выбился даже в самые настоящие президенты -- отцы нации. Видимо, поэтому где-то наверху решили -- коль президент дружественной страны называет Будякина своим учителем, неудобно, что тот до сих пор не доктор наук. Тем более сам он ежегодно носится со своими докторскими, пусть они и тянут только на хиленькую кандидатскую -- нехай авансом защищается. Так Будякин стал самым молодым, хотя и не самым толковым профессором. Коллеги-профессора его недолюбливали, и отрасль науки, которую курировал тот, презрительно называли сивобудяковщиной, а по поводу его успехов двух мнений не было -- дуракам везет.

Когда в академии наук в очередной раз начали перестраиваться и кинулись привлекать молодежь не старше семидесяти, вместо спящих на научных советах стариканов, институтская профессура единогласно решила -- давайте двинем Будякина -- потом на его фоне нам всем легче будет...

Действительно, академиком Будякин был неважным -- члены академии считали его выскочкой и не раз в глаза заявляли, что хоть он и внес немалый вклад в науку, до действительного академика еще не дорос, и мозгов у него еле-еле на члена-корреспондента. Так продолжалось вплоть до присуждения Будякину Нобелевской премии.

Как и следовало ожидать, среди нобелевских лауреатов сразу же началось брожение, мол, премию Будякин не заслужил, а дали ее вроде как для улучшения дружбы между странами. В принципе, ничего страшного, ученый он неплохой, но могли бы выдвинуть кого потолковей... По поводу беспросветной будякинской тупости в ученом мире перестали высказываться вслух лишь тогда, когда он стал одним из немногих, кого нобелевский комитет почтил дважды.

...Благодарные соотечественники поставили Будякину бронзовый бюст на улице его имени. К нему любят приводить своих внучат выпускники того самого детсада "Елочка". Они стали простыми токарями, продавцами, учителями, инженерами... Показав внукам Будякина в бронзе, вздыхают -- самый тупой был в нашей группе, я то, по сравнению с ним, такие надежды подавал...